Необычный сон я заметил пару дней назад. Другими словами сам сон в полной мере рядовой, про трудовые будни российского доктора, но шесть раз в час он перебивался рекламой. А ничего себе так. не забываю, мыло рекламировали для шпионов: дескать, тот, кто систематично моет руки этим мылом, ни при каких обстоятельствах не оставляет отпечатков пальцев, а потому может трудиться без перчаток. Практично, комфортно – и микробов также убивает.
Второй бы смолчал: сами понимаете, как относятся к тем, кому в голову показывают видения инопланетяне, госбезопасность, вредные соседи либо вот рекламные агентства. А я делюсь, уповая на то, что писательский сон не обязательно включать в историю заболевания. Писатели – они такие… со странностями, но фактически безвредные. Особенно фантасты. Но проснулся, поразмыслил и осознал: какие конкретно возможности раскрываются, какие конкретно рынки! Включать рекламу в сны граждан – это посильнее «Смерти и Девушки» товарища Неприятного! Думается мне, эта мысль воплотится в данную же действительность прежде, чем в данной действительности человек высадится на Марс. По причине того, что польза от рекламы в снах велика, а на что способна людская идея для трехсот процентов прибыли, известно в далеком прошлом. Это от Марса польза неочевидна, а от рекламы хороша – в смысле материальной пользы – завались! Вёдрами собирать возможно, мешками!
Не смотря на то, что, само собой разумеется, не всё направляться измерять коммерческой прибылью. В палате мер и весов имеется и другие эталоны. Страны так как возможно и без того дробить – на государства власти и государства коммерции. В чистом виде ни те ни другие, возможно, не существуют, но в коммерческом стране во власть идут для того, дабы набить мошну (правящему классу, инициативной группе, наконец, а вернее – сперва себе любимому), а в стране власти деньги третьестепенны, основное – возможность принимать и отменять законы, казнить и миловать, объявлять либо заканчивать войны, как окажется. Владея аналогичной властью, на костюмы, парфюмы а также дам внимание человек из громовержцев-олимпийцев обращает незначительное. Чуть-чуть. На ходу перекусил – и достаточно. Побежал дальше вершить судьбы леса и щепок. А деньги… что деньги? Деньгами власть не заменишь. Десять лет без права переписки не желаешь? Значит, через не желаю возьмёшь. С конфискацией, само собой. И где твои двадцать два заграничных костюма и сто двенадцать пар шёлковых носков, гражданин Ягода? Что носки, девятнадцать револьверов напрасно пропали…
Знаком несокрушимости, главного стержня, духовной скрепы СССР я выбрал бы не танк, не межконтинентальную ракету, кроме того не ватную телогрейку. На почётное место я бы поставил репродуктор проводного радио. Возможно из девяностых годов, в виде расписной доски, а лучше бы простенький, из тридцатых: тёмная тарелка, и ничего лишнего.
Один народ, одно радио, одна мысль. И радио, стоящее в центре, – хребет. Та самая скрепа, которой сейчас отчаянно не достаточно.
Ну да, газеты. Пресса как основной проводник политики партии. Не чтение от скуки. Но у газет был недочёт: их было большое количество. Я выписываю «Гудок», сосед справа – «Известия», сосед слева – «Пионерскую правду». Тулово, светло, у газет одно, но головы различные, что допускает разномыслие в принципе. Пускай не политическое, а лишь вкусовое: кому нравятся огурцы («Сельская судьба»), а кому – игра в лапту («Коммунистический спорт»). Плохо. Обстоятельство газетной разноголосицы – приверженность традиции. Привыкли с буржуазных времён к тому, что газет должно быть пара. Не забывайте, как писал о газетах Чапек?
«Читатель обожает собственную газету. Это видно хотя бы по тому, что у нас газеты в основном именуют уменьшительными заглавиями; и недаром же говорят “моя газета”. Не говорят так как “Я беру собственные слойки” либо “собственные шнурки для ботинок” – но любой берёт “собственную газету”, и это говорит о личных и тесных связях. Имеется люди, каковые не верят кроме того прогнозам погоды национального метеорологического университета, если не прочтут их в собственной газете». Было, было…
К тому же много людей власти и сами не прочь были иметь «собственную» газету (не в буржуазно-читательском смысле), и детей желали пристроить по линии властителей дум, вот и оказалась с виду замечательнейшая машина агитпропа, а взглянуть в чудесные очки – гидра гидрой! А гидры, известно, непременно да отплатят за тепло и ласку.
Основная неточность советской власти, на мой взор, и пребывала в том, что потребовали политического единства, но допускали разномыслия в мелочах – в покрое одежды, в цвете губной помады, в высоте каблука. Недооценили коммерческого потенциала разновкусья. Для единства народа разнообразие в моделях обуви столь же страшно, сколь и разнообразие политических течений. Кроме того ещё страшнее: политикой занимается куда меньше людей, нежели хождением по улицам в обутом виде, в особенности при недоступности личных машин. Необходимо было держать линию: газета – лишь «Правда», колбаса – лишь «Чайная», пиво – лишь «Жигулевское», одеколон – лишь «Тройной», одежда – лишь форменная… и без того потом. А сырокопчёная колбаса, коньяк «кальсоны» и Арарат шелковые, заграничные, сорок три единицы, – только дома, при зашторенных окнах, по особенному перечню для очень полезных людей, живущих в особенных поселениях. Каждые три года перечень производить перерасмотрение. Кого необходимо – вносить, кого необходимо – выносить. С конфискацией, очевидно.
С радио – иное. Радио пошло в веса точно при СССР. И сначала дело делалось превосходное. Радио требованию единомыслия соответствовало всецело. Одно на всех, оно приводило народ к единому знаменателю. Либо числителю. С утра до полуночи бормотало оно в коммунальном жилищном пространстве, и слушай его, не слушай – одно. Уж в случае если камень и капля точит, то каково мозгам? Богатый – не хорошо, вещизм – страшная заболевание, Запад – размещение разлагающегося Ада, интеллигенция – прослойка, пролетарий – гегемон.
Рекламы фактически не было, была анти , призывающая не брать на деньги, а, наоборот, деньги хоронить (при выпадении стыдливой гласной – хранить) в сберегательных кассах. какое количество их в том месте полегло, безвестных тысяч? А любая тысяча – год самоограничения во всём.
Ах да, ещё был необычный призыв летать самолетами “Аэрофлота”, но это, я полагаю, для чужестранцев: дабы не пологали, что у нас по старинке на мётлах левитируют.
В то время, когда все на одной волне, жизнь если не приятна, то понятна. Что дорогого стоит.
Недаром те немногочисленные эфирные радиоприёмники, что показались у населения к концу тридцатых годов, с началом войны велено было сдать Куда направляться. Осознали: разноголосица вредна и страшна. Лишь проводное радио сплачивает население в нацию.
Появление трёхпрограммного вещания ознаменовало начало финиша. Не хватило политической воли запретить и эфирные приёмники. Понадеялись на глушилки, на то, что ночью, в то время, когда утверждённые диапазоны 31, 41 и 49 метров снабжают самый качественный приём, люди дремлют. Да при чём тут «Голос Америки» и другие в один раз, в то время, когда каждая передача на непонятном языке, передача, в которой звучит танго либо рок-н-ролл или комментатор частит через рёв торсиды, включает в мозгах такую картину, какую и тысяча дипломированных пропагандистов не заглушит.
Да и какие конкретно дипломы у пропагандистов, что они видели, что просматривали, что имели возможность противопоставить Лолите Торрес либо Робертино Лоретти? «Блокнот агитатора»? Уже смешно…
Горный камнепад тем и характерен, что в движении ширится, набирает массу. Перестройка подтачивала советскую власть не публикациями Солженицына, отнюдь. Публикациями Солженицына она власть скорее усиливала: сидите смирно, в противном случае и вас в том направлении, в ГУЛАГ… А вот – била нерасчётливо, по площадям, но как раз такая стрельба и поразила советское сознание. Начали помой-му с пустяка – вместо простых часов на экране показались часы с надписью «Оливетти», позже рекламировали удобрения, а в том месте и понеслось со склонов: прокладки, тампоны, сникерсы, водка, водка, водка…
И упала плотина, не нашлось мальчика, заткнувшего собой протечку.
Так что сны мои – это всего лишь следующий этап раскрепощения сознания. Отпусти мне природа лет хотя бы тридцать, а лучше пятьдесят, не бессильной старости, а бодрости, твёрдости духа и ясности ума – смотришь, и я бы – благодаря рекламе во сне – стал в полной мере коммерческим человеком.